Скорей бы настало завтра [Сборник 1962] - Евгений Захарович Воробьев

проводом — сняли с убитого немецкого телефониста. Катушка с проводом — да ведь это же целое богатство! Метров семьсот пятьдесят-восемьсот, никак не меньше. Младший сержант уже не раз перебирал руками, сматывал и разматывал этот трофейный провод в гладкой цветной оплетке. Сейчас не разобрать, какая она — желтая, синяя, зеленая или пунцовая. Да это не играет никакой роли. Значительно важнее, что провод совсем целехонький, ни единого сростка!

И наконец-то с восточного берега в помощь младшему сержанту переправился линейный надсмотрщик, он заменит раненого Новикова. Новый помощник срастил провод с трофейным. Значит, младший сержант может двинуться вперед к Дородных. А в затишке под обрывом останется его помощник, здесь будет находиться контрольный пункт.

Ночь напролет между берегами совершала навигацию надувная лодка. Привезли одежду и вещмешки, брошенные пловцами на том берегу. Переправились санитары с носилками — они прибыли под начало Незабудки. Вместе с линейным надсмотрщиком добрался старшина. Он приволок два термоса и канистру; в той канистре аппетитно булькал «продукт номер шестьдесят один», который в переводе с интендантского на обычный язык именуется водкой.

Но младшему сержанту недосуг было ждать, пока старшина накормит его обедом на рассвете и попотчует водочкой. Можно ли засиживаться под кручей, если «Незабудка» так нужна впереди?

Он собрался в дорогу и только в эту минуту вспомнил — у него же на плечах плащ-палатка! Она сразу показалась тяжелой.

Незабудка собралась как-то очень поспешно и, наверно, поэтому забыла свою плащ-палатку. А сама где-нибудь коротает ночь на ветру, под ней мать сыра-земля, а форма одежды у нее совсем летняя… Может, постеснялась и не потребовала свою плащ-палатку, ждала, что он сам вспомнит и отдаст? Ждала и не дождалась… Вот безмозглый! Лишь бы Незабудка не подумала, что он нахально присвоил себе чужую вещь…

Взобрался по той же самой тропке в песчаном косогоре. Шел по следам Незабудки: миновал линию телеграфных столбов, пересек луг и углубился в дубняк, только взял левее и вышел к наблюдательному пункту комбата.

В дубраве впервые прозвучали хриплые позывные:

— Я — «Незабудка». Алло! «Сирень», вы мне нужны…

Дородных повернулся на голос и навострил ухо. Появление «Незабудки» было для него большим и приятным сюрпризом, однако радости он ничем не выказал, а лишь повертел шеей и сделал младшему сержанту замечание:

— Кричи потише, а то немцы услышат! Придется тогда хозяину съезжать с квартиры. — И он, тряхнув чубом, кивнул на свой окоп, вырытый между корнями могучего дуба.

Младший сержант соединил Дородных с «Сиренью», а дальше при посредстве «Оленя» — с «большим хозяином». Артиллерийские разведчики внесли коррективы в данные, которые передали вечером. Теперь наши батареи за Неманом надежно прикроют десантников на плацдарме. По первому требованию Дородных перед лесными опушками и на подступах к берегу возникнет огненный щит. Ну а на случай если «Незабудка» выйдет из строя, Дородных установил сигналы ракетами. Зеленая, красная и снова зеленая — вызов огня. В разговоре с «большим хозяином» Дородных говорил «дать окаймление огнем», а пятачок замысловато называл «тет-депон». Фашистам не удастся сбросить в реку горстку смельчаков, которые горделиво именовались батальоном!

В последней телефонограмме, которую «Сирень» приняла с западного берега, «Незабудка» требовала большого огня. При этом просила вести огонь фугасными снарядами — на кромке леса появились танки противника.

На рассвете немцы смяли наше охранение на южной опушке, но не решились силами танкового десанта углубиться в лес. Очевидно, ждали подкрепления, а пока сделали попытку отрезать наши передовые роты от берега.

«Сирень» долго надрывалась после той, последней, телефонограммы:

— «Незабудка»! «Незабудка»! Почему не отвечаете? Вы меня слышите? Ноль третий ждет. Ноль третий у аппарата. Передайте ноль седьмому: даем заградительный огонь. Кормим противника фугасами. «Незабудка»! Алло! Вы мне нужны! Почему молчите?..

Танковые пулеметы строчили и строчили по дубраве, так что вся она пребывала в тревожном непокое. Летели листья, ветки, ошметки коры, незрелые желуди, срубленные пулями. Словно по дубраве разгулялся шквальный ветер, словно тут начался какой-то колдовской листопад, опередивший все сроки, нагрянувший до того как опали желуди, а листья успели пожухнуть и пожелтеть.

Конечно, безопаснее было бы отползти поглубже в лес. Но младший сержант не мог сейчас терять время на передислокацию. А кроме того, он упустил бы из виду танки, и артиллерийский разведчик лишился бы возможности корректировать огонь батареи. Не доверяя штаб ному телефонисту из «Сирени», с «Незабудкой» держал связь ноль третий, а затем трубку собственноручно взял ноль первый. Дородных находился на другом фланге, и ноль первый через младшего сержанта передал комбату, что на рассвете он переправит на подмогу не менее двух…

Младший сержант недослышал: «Не менее двух…» А чет именно: двух орудий? двух рот?

В трубке раздался гром, какой еще никогда не доносился к младшему сержанту по проводу. Он так и не успел понять, что телефон здесь ни при чем — гром раздался совсем рядом, одновременно с молнией разрыва.

Кто-то со злой силой ударил его в грудь, грубо выхватил из рук телефонную трубку. Во рту стало солоно, в глазах темно…

12

Взводный послал за Незабудкой. Связной еще ничего не успел сообщить, но она сердцем поняла — несчастье с младшим сержантом.

Побежала, не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли дубков-малолетков, спотыкаясь о пни и корневища.

С разбегу упала перед младшим сержантом на колени, разрезала окровавленную гимнастерку. По-видимому, пуля пробила легкое и застряла под самой ключицей.

Незабудка приложила ухо к его груди, липкой от крови. Но она сама так тяжело дышала, у нее самой было такое сердцебиение, что не сразу услышала биение его сердца.

— Товарищ младший сержант, товарищ младший сержант… — Левую руку она держала на его пульсе, а правую подложила под голову. — Товарищ младший сержант!.. «Незабудка»! Алло! Вы мне нужны. Вы мне очень нужны! Ну, очнись, милый… Ах если бы вы только знали, как вы мне нужны!..

Но младший сержант по-прежнему лежал сомкнув губы и закрыв глаза, в глубоком беспамятстве; оно могло пройти, а могло стать вечным…

Она вдруг ощутила вину перед младшим сержантом: сама невредима, здорова, до неприличия здорова, а он… Вот и перевязку сделала отличную, по самым строгим правилам, а чувствует себя виноватой. Она не испытывала этого прежде, когда перевязывала других раненых. Наоборот, к ней приходило тогда чувство облегчения, знакомое каждому человеку, хорошо выполнившему свой долг.

Она по-прежнему чувствовала себя виноватой перед младшим сержантом. Он ведь и в десант сам напросился, чтобы быть к ней поближе. Если бы не она — и в операции этой не принял участия, не